- Продайте топор…
Я тем временем оглядывал зал. За круглыми столиками сидело по трое-четверо человек, публика была самая разношерстая, но больше всего было, как это всегда случается в истории человечества, свинорылых спекулянтов и дорого одетых блядей. За одним столиком с Брюсовым сидел заметно потолстевший с тех пор, как я его последний раз видел, Алексей Толстой с большим бантом вместо галстука. Казалось, наросший на нем жир был выкачан из скелетоподобного Брюсова. Вместе они выглядели жутко.
Я перевел глаза и заметил за одним из столиков странного человека в перехваченной ремнями черной гимнастерке, с закрученными вверх усами. Он был за столиком один, и вместо чайника перед ним стояла бутылка шампанского. Я решил, что это какой-то крупный большевистский начальник, не знаю, что показалось мне необычным в его волевом спокойном лице, но я несколько секунд не мог оторвать от него глаз. Он поймал мой взгляд, и я сразу же отвернулся к эстраде, где продолжался бессмысленный диалог:
- …Что? Да зачем?
- Это мне для работы.
Символ одной из сторон бытия.
Вы, если надо, другой украдете.
Краденным правильней, думаю я?
- Так… А я думаю - что за намеки?
Вы ведь там были? За ширмою? Да?
- Знаете, вы, Родион, неглубоки,
хоть с топором. Впрочем, юность всегда
видит и суть и причину в конечном,
хочет простого - смеяться, любить,
нежно играет с петлею подплечной.
Сколько хотите?
- Позвольте спросить,
вам для чего?
- Я твержу с первой фразы -
сила, надежда, Грааль, эгрегор,
вечность, сияние, лунные фазы,
лезвие, юность… Отдайте топор.
- Мне непонятно. Но впрочем, извольте.
- Вот он… Сверкает, как пламя меж скал…
Сколько вам?
- Сколько хотите.
- Довольно?
- Десять… Пятнадцать… Ну вот, обокрал.
Впрочем, я чувствую, дело не в этих
деньгах. Меняется что-то… Уже
рушится как бы… Настигло… И ветер
холодно дует в разъятой душе.
Кто вы? Мой Бог, да вы в маске стоите!
Ваши глаза как две желтых звезды!
Как это подло! Снимите!
Мармеладов выдержал долгую и страшную паузу.
- Снимите!
Мармеладов одним движением сорвал маску, и одновременно с его тела слетел привязанный к маске хитон, обнажив одетую в кружевные панталоны и бюстгальтер женщину в серебристом парике с мышиной косичкой.
- Боже… Старуха… А руки пусты…
Раскольников произнес эти слова еле слышно и рухнул на пол с высоты своих котурнов.
То, что началось дальше, заставило меня побледнеть. На сцену выскочили два скрипача и бешено заиграли какой-то цыганский мотив (опять Блок, подумал я), а женщина-Мармеладов набросила на упавшего Раскольникова свой хитон, прыгнула ему на грудь и принялась душить его, возбужденно виляя кружевным задом.