особенно тому, что он не особенно походил на японца лицом, - сразу делалось ясно, что это чистокровный японец, вышедший на минуту из своего офиса в московский сумрак.
Кроме того, Кавабата вел Сердюка одним из тех маршрутов, которыми пользуются только иностранцы, - нырял в темные проходные дворы, сквозные подъезды и дыры в проволочных заборах, так что Сердюк через несколько минут полностью потерял ориентацию и во всем стал полагаться на своего стремительного спутника. Довольно скоро они вышли на темную кривую улицу, где стояло несколько ларьков, и Сердюк понял, что они прибыли к месту назначения.
- Что будем брать? - спросил Сердюк.
- Я думаю, литр сакэ, - сказал Кавабата. - Будет в самый раз. Ну и чего-нибудь из еды.
- Сакэ? - удивленно спросил Сердюк. - Разве тут есть сакэ?
- Тут как раз есть, - сказал Кавабата. - В Москве всего три палатки, где можно взять нормальное сакэ. Почему, по-вашему, мы здесь офис сделали?
“Шутит”, - подумал Сердюк и поглядел на витрину. Набор был самым обычным, за исключением того, что среди бутылок стояли несколько незнакомого вида литрух с этикетками, густо покрытыми иероглифами.
- Черного сакэ, - сказал Кавабата в прорезь ларька. - Две. Да.
Сердюк получил одну бутылку и сунул ее в карман. Другую оставил у себя Кавабата.
- Теперь еще одно дело, - сказал Кавабата, - совсем ненадолго.
Они пошли вдоль линии ларьков и скоро оказались возле небольшого жестяного павильона с дверью, усеянной дырами - не то от пуль, не то от гвоздей, не то, как это обычно бывает, от того и другого вместе. Оба окна павильона были забраны традиционными декоративными решетками, состоящими из согнутого полукругом прута в нижнем углу и расходящихся от него во все стороны ржавых лучей. Над дверью висела вывеска со словами “Товары на все руки”.
Внутри павильон выглядел так же, как выглядят все подобные павильоны, - на полках стояли банки с эмалью и олифой, висели образцы кафельных плиток, отдельный прилавок был завален сверкающими сейфовыми замками разных моделей. Но в углу, на перевернутой пластмассовой ванне, стояло нечто такое, чего Сердюк никогда раньше не видел.
Это была черная кираса, сверкающая лаком и мелкими золотыми инкрустациями. Рядом с ней лежал рогатый шлем, кончающийся веером закрывающих шею пластин, тоже покрытых черным лаком. А на лбу шлема сверкала серебряная пятиконечная звезда.
На стене возле кирасы висело несколько разной длины мечей и большой несимметричный лук.
Пока Сердюк разглядывал весь этот арсенал, Кавабата углубился в тихий разговор с продавцом. Говорили они, кажется, о каких-то стрелах. Потом Кавабата попросил снять со стены длинный меч в украшенных белыми ромбами ножнах. Вытянув его наполовину из ножен, он ногтем попробовал лезвие (Сердюк заметил, что Кавабата обращается с мечом очень осторожно и, даже проверяя острие, старается не коснуться лезвия пальцами). Сердюку показалось, что Кавабата совершенно забыл о его существовании, и он решился о себе напомнить.
- Скажите, - обратился он к Кавабате, - а что может значить эта звезда на шлеме? Я полагаю, это какой-то символ?
- О да, - сказал Кавабата. - Символ, и очень древний. Это одна из эмблем Ордена Октябрьской Звезды.
Сердюк хмыкнул.
- Что за орден? - спросил он. - Давали дояркам древности?
Кавабата посмотрел на него долгим взглядом, и угол его рта приподнялся в ответной усмешке.
- Нет, - сказал он. - Этот орден никому никогда не давали. Просто некоторые люди вдруг понимали, что уже могут его носить. Еще точнее, всегда могли.
- А за что он полагается?
- Нет ничего такого, за что он мог бы полагаться.
- Бывают же на свете идиоты, - с чувством сказал Сердюк.
Кавабата резко задвинул меч в ножны. В воздухе мгновенно сгустилась неловкость.
- А вы шутник, - сказал Сердюк, инстинктивно стараясь ее загладить. - Еще бы сказали - орден трудового красного знамени.
