Он закрыл глаза, несколько секунд помолчал, а потом произнес длинную гортанную фразу, в которой Сердюк не уловил ни ритма, ни рифмы.
- Это примерно о том, о чем мы говорили, - пояснил он. - О том, как невидимые кони щиплют невидимую траву, и еще о том, что это куда как реальней, чем этот асфальт, которого, по сути, нет. Но в целом все построено на игре слов. Теперь ваша очередь.
Сердюк почувствовал себя тягостно.
- Не знаю даже, что сказать, - сказал он извиняющимся тоном. - Я не пишу стихов и не люблю их. Да и к чему слова, когда на небе звезды?
- О, - воскликнул Кавабата, - великолепно! Великолепно! Как вы правы! Всего тридцать два слога, но стоят целой книги!
Он отошел на шаг и дважды поклонился.
- И как хорошо, что я первый прочел стихи! - сказал он. - После вас ни за что не решился бы! А где вы научились слагать танка?
- Так, - уклончиво сказал Сердюк.
Кавабата протянул ему бутылку. Сердюк сделал несколько больших глотков и вернул ее японцу. Кавабата тоже припал к горлышку - пил он мелкими глотками, отведя свободную руку за спину, - видимо, в этом тоже был какой-то сакральный смысл, но Сердюк на всякий случай воздержался от вопросов. Пока Кавабата пил, он закурил сигарету. После двух или трех затяжек к нему вернулась уверенность в себе, и даже стало немного стыдно перед собой за ту робость, в которую он только что впал.
- И, кстати, насчет коня, - сказал он. - Я не то чтобы высоко его привязал. Просто в последнее время я стал быстро уставать и делаю привалы дня на три каждый. Потому у него длинная узда. А то объест всю траву за первый день…
Лицо Кавабаты изменилось. Еще раз поклонившись, он отошел в сторону и принялся расстегивать на животе свою куртку.
- Что вы собираетесь делать? - спросил Сердюк.
- Мне очень стыдно, - сказал Кавабата. - Претерпев такой позор, я не могу жить дальше.
Он сел на асфальт, развернул сверток, вытащил оттуда меч и обнажил лезвие, по которому скользнул лиловый зайчик от горевшего над их головами неонового фонаря. Сердюк, наконец, понял, что Кавабата собирается сделать, и успел схватить его за руки.
- Прошу вас, перестаньте, - сказал он с совершенно искренним испугом. - Стоит ли придавать такое значение пустякам?
- Сумеете ли вы простить меня? - с чувством спросил Кавабата, вставая на ноги.
- Я умоляю вас забыть это глупое недоразумение. И, кроме того, любовь к животным - это благородное чувство. Стоит ли стыдиться его?
Кавабата минуту подумал, и морщины на его лбу разгладились.
- Вы правы, - сказал он. - Мною, действительно, двигало не желание показать, что я в чем-то разбираюсь лучше вас, а сострадание к усталому животному. Здесь и правда нет ничего постыдного - если мне и случилось сказать глупость, я не потерял лица.
Он спрятал меч обратно в ножны, покачнулся и снова припал к бутылке.
- Если между двумя благородными мужами и возникает какое-нибудь мелкое недоразумение, разве ж оно не рассыплется в прах, если оба они направят на него острия своих умов? - спросил он, передавая бутылку Сердюку.
Сердюк допил остаток.
- Конечно рассыплется, - сказал он. - Ясное дело.
Кавабата поднял голову и мечтательно поглядел в небо.
- К чему слова, когда на небе звезды? - продекламировал он. - Ах, как хорошо. Вы знаете, мне очень хочется отметить этот удивительный момент каким-нибудь жестом. Не отпустить ли нам наших коней? Пусть они пасутся на этой прекрасной равнине, а по ночам уходят в горы. Ведь они заслужили свободу?
- Вы очень сердечный человек, - сказал Сердюк.
Нетвердо шагая, Кавабата подошел к дереву, выхватил меч и почти невидимым движением рубанул по нижней ветке. Она повалилась на асфальт. Кавабата замахал руками и громко закричал что-то нечленораздельное - Сердюк понял, что он отгоняет коней. Потом Кавабата вернулся, поднял бутылку и разочарованно вылил из нее на асфальт несколько оставшихся капель.