- Помню, - сказал голос из паланкина. - А что с ним случилось?
- Я никак не могу объяснить ему, что такое ум. Сегодня утром он до того меня довел, что я полез за пистолетом. Все, что можно сказать, я уже много раз ему говорил, так что нужна демонстрация, барон, нечто такое, чего он уже не смог бы игнорировать.
- Ваши проблемы, милый Чапаев, довольно однообразны. Где ваш протеже?
Чапаев повернулся к коляске, где сидел Котовский, и махнул рукой.
Занавеска паланкина откинулась, и я увидел человека лет сорока, блондина с высоким лбом и холодными бесцветными глазами. Несмотря на висячие татарские усы и многодневную щетину, его лицо было очень интеллигентным, одет он был в странного вида черную не то рясу, не то шинель, по фасону похожую на монгольский халат с длинным полукруглым вырезом. Я, собственно, и не подумал бы никогда, что это шинель, если бы не погоны с генеральскими зигзагами на его плечах. На его боку висела точь-в-точь такая же шашка, как у Чапаева, только кисть, прикрепленная к ее рукояти, была не лиловой, а черной. А на груди у него было целых три серебряных звезды, висящих в ряд. Он быстро вылез из паланкина (оказалось, что он почти на голову меня выше) и смерил меня взглядом.
- Кто это?
- Это мой комиссар Петр Пустота, - ответил Чапаев. - Отличился в бою на станции Лозовая.
- Что-то слышал, - сказал барон. - Он здесь по тому же делу?
Чапаев кивнул. Юнгерн протянул мне руку.
- Приятно познакомится, Петр.
- Взаимно, господин генерал, - ответил я, пожимая его сильную сухую ладонь.
- Зовите меня просто бароном, - сказал Юнгерн и повернулся к подходящему Котовскому:
- Григорий, сколько лет…
- Здравствуйте, барон, - ответил Котовский. - Сердечно рад вас видеть.
- Судя по вашей бледности, вы так рады меня видеть, что вся ваша кровь прилила к сердцу.
- Да нет, барон. Это из-за мыслей о России.
- А, опять вы за старое. Не одобряю. Но, однако, не будем терять времени. Не пойти ли нам погулять?
Юнгерн кивнул в сторону земляных ворот. Котовский сглотнул.
- Почту за честь, - ответил он.
Юнгерн вопросительно повернулся к Чапаеву. Тот протянул ему какой-то бумажный сверток.
- Здесь две? - спросил барон.
- Да.
Юнгерн спрятал сверток в широкий карман своего одеяния, обнял Котовского за плечи и буквально потащил к воротам, они исчезли в проеме, и я повернулся к Чапаеву.
- Что за этими воротами?
Чапаев улыбнулся.
- Не хочу портить вам впечатления.
За воротами глухо хлопнул револьверный выстрел. Через секунду в них выросла одинокая фигура барона.
- А теперь вы, Петр, - сказал он.
Я вопросительно посмотрел на Чапаева. Тот, сощурив глаза, утвердительно кивнул головой, причем каким-то необычайно сильным жестом, словно вжимая невидимый гвоздь себе в грудь подбородком.
Я медленно пошел к барону.
Признаться, мне стало страшно. Дело было не в том, что я ощутил нависшую над собой опасность. Точнее, это было именно ощущение опасности - но не такого рода, как бывает перед дуэлью или боем, когда знаешь, что если и случится самое страшное, то все же оно случится именно с тобой. Сейчас у меня было чувство, что опасность угрожает не мне самому, а моим представлениям о себе, ничего страшного я не ожидал, но вот тот я, который не ожидал ничего страшного, вдруг показался мне канатоходцем над пропастью, заметившим первое дуновение усиливающегося ветерка.
- Я покажу вам свой лагерь, - сказал барон, когда я приблизился.
- Послушайте, барон, если вы собираетесь меня разбудить, как этого китайца…
