- Да то долго! Мы-враз: скажем, что иначе суходольная земля. хохлам отойдет... А то просто вооруженной рукой проведем трудгужповинность на перевозку построек: раз сказано, земля - социализм, то пускай то и будет.
-Сначала надо воду завести в степях, - соображал Дванов. - Там по этой части сухое место, наши водоразделы - это отродье закаспийской пустыни.
-А мы водопровод туда проведем, - быстро утешил товарища Копенкин.-Оборудуем фонтаны, землю в сухой год намочим, бабы гусей заведут, будут у всех перо и пух-цветущее дело!
Здесь Дванов уже забылся; Копенкин подложил под его раненую ногу травяной мякоти и тоже успокоился до утра.
А утром они оставили дом на лесной опушке и взяли направление на степной край.
По наезженной дороге навстречу им шел пешеход. Время от времени он ложился и катился лежачим, а потом опять шел ногами.
-Что ты, прокаженный, делаешь? - остановил путника Копенкин, когда стало близко до него.
- Я, земляк, котма качусь, - объяснил встречный. - Ноги дюже устали, так я им отдых даю, а сам дальше движусь.
Копенкин что-то усомнился:
-Так ты иди нормально и стройно.
-Так ты иди нормально и стройно.
-Так я же из Батума иду, два года семейство не видел. Стану отдыхать - тоска на меня опускается, а котма хоть и тихо, а все к дому, думается, ближе...
-Это что там за деревня видна? - спросил Копенкин.
-Там-то? - странник обернулся помертвелым лицом: он не знал, что покрыл за свою жизнь расстояние до луны. - Там, пожалуй, будут Ханские Дворики... А пес их знает: по всей степи деревни живут.
Копенкин постарался дальше вникнуть в этого человека:
-Стало быть, ты дюже жену свою любишь...
Пешеход взглянул на всадников глазами, отуманенными дальней дорогой.
- Конечно, уважаю. Когда она рожала, я с горя даже на крышу лазил...
В Ханских Двориках пахло пищей, но это курили из хлеба самогон. В связи с этим тайным производством по улице понеслась какая-то распущенная баба. Она вскакивала в каждую хату и сразу выметывалась оттуда:
- Хронт ворочается! - предупреждала она мужиков, а сама жутко оглядывалась на вооруженную силу Копенкина и Дванова.
Крестьяне лили в огонь воду-из изб полз чад; самогонное месиво наспех выносили в свиные корыта, и свиньи, наевшись, метались потом в бреду по деревне.
-Где тут Совет, честный человек? - обратился Копенкин к хромому гражданину.
Хромой гражданин шел медленным важным шагом, облеченный неизвестным достоинством.
-Ты говоришь-я честный? Ногу отняли, а теперь честным называете?.. Нету тут сельсовета, а я полномочный волревкома, бедняцкая карающая власть и сила. Ты не гляди, что я хром, - я здесь самый умный человек: все могу!
-Слушай меня, товарищ полномочный! - сказал Копенкин с грозой в голосе. - Вот тебе главный командированный губисполкома! - Дванов сошел с коня и подал уполномоченному руку. - Он делает социализм в губернии, в боевом порядке революционной совести и трудгужповинности. Что у вас есть?
Уполномоченный ничего не испугался:
-У нас ума много, а хлеба нету.
Дванов изловил его:
-Зато самогон стелется над отнятой у помещиков землей.
Уполномоченный серьезно обиделся.
- Ты, товарищ, зря не говори! Я официальный приказ подписал вчерашний день: сегодня у нас сельский молебен в честь избавления от царизма. Народу мною дано своеволие на одни сутки - нынче что хошь делай: я хожу без противодействия, а революция отдыхает... Чуешь?
-Кто ж тебе такое своевластие дал? - нахмурился Копенкин с коня.
-Да я ж тут все одно что Ленин! - разъяснил хромой очевидность. - Нынче кулаки угощают бедноту - по моим квитанциям, а я проверяю исполнение сего.
-Проверил? - спросил Дванов.
-Подворно и на выбор: все идет чином. Крепость - свыше довоенной, безлошадные довольны.
- А чего тогда баба бегает с испуга? - узнавал Копенкин про недоброе.
Хромой сам этим серьезно возмутился:
-Советской сознательности еще нету. Боятся товарищей гостей встречать, лучше в лопухи добро прольют и государственной беднотой притворяются. Я-то знаю все ихние похоронки, весь смысл жизни у них вижу...
Хромого звали Федором Достоевским: так он сам себя перерегистрировал в специальном протоколе, где сказано, что уполномоченный волревкома Игнатий Мошонков слушал заявление гражданина Игнатия Мошонкова о переименовании его в честь памяти известного писателя - в Федора Достоевского, и постановил: переименоваться с начала новых суток и навсегда, а впредь предложить всем гражданам пересмотреть свои прозвища - удовлетворяют ли они их, - имея в виду необходимость подобия новому
