- Ты знаешь, товарищ Дванов, я было самого ихнего Плотникова не словил, - сообщил Копенкин, клокоча возбужденной грудью.-Двое их стервецов ускакали-ну, кони их хороши! На моем пахать надо, а я на нем воюю... Хотя на нем мне счастье - сознательная скотина!.. Ну, что ж, надо сход собирать...
Копенкин сам залез на колокольню и ударил в набат. Дванов вышел на крыльцо в ожидании собрания крестьян. Вдалеке выскакивали на середину улицы дети и, поглядев в сторону Дванова, убегали опять. Никто не шел на гулкий срочный призыв Копенкина.
Колокол мрачно пел над большой слободой, ровно перемежая дыхание с возгласом. Дванов заслушался, забывая значение набата. Он слышал в напеве колокола тревогу, веру и сомнение. В революции тоже действуют эти страсти-не одной литой верой движутся люди, но также и дребезжащим сомнением.
К крыльцу подошел черноволосый мужик в фартуке и без шапки, наверно-кузнец.
-Вы что тут народ беспокоите? - прямо спросил он. - Езжайте себе, други-товарищи, дальше. Есть у нас дураков десять - вот вся ваша опора тут...
Дванов также прямо попросил его сказать, чем он обижен на Советскую власть.
-Оттого вы и кончитесь, что сначала стреляете, а потом спрашиваете, -злобно ответил кузнец.-Мудреное дело: землю отдали, а хлеб до последнего зерна отбираете: да подавись ты сам такой землей! Мужику от земли один горизонт остается. Кого вы обманываете-то?
Дванов объяснил, что разверстка идет в кровь революции и на питание ее будущих сил.
- Это ты себе оставь! - знающе отвергнул кузнец. - Десятая часть народа-либо дураки, либо бродяги, сукины дети, они сроду не работали по-крестьянски-за кем хошь пойдут. Был бы царь - и для него нашлась бы ичейка у нас. И в партии у вас такие же негодящие люди... Ты говоришь-хлеб для революции! Дурень ты, народ ведь умирает - кому ж твоя революция останется? А война, говорят, вся прошла... говорить, сообразив, что перед ним такой же странный человек, как и все коммунисты: как будто ничего человек, а действует против простого народа.
Дванов нечаянно улыбнулся мысли кузнеца: есть, примерно, десять процентов чудаков в народе, которые на любое дело пойдут - и в революцию, и в скит на богомолье.
Пришел Копенкин, тот на все упреки кузнеца отвечал ясно:
-Сволочь ты, дядя! Мы живем теперь все вровень, а ты хочешь так: рабочий не жри, а ты чтоб самогон из хлеба курил!
- Вровень, да не гладко! - мстил кузнец.-Кляп ты понимаешь в ровной жизни! Я сам, как женился, думаю над этим делом: получается, что всегда чудаки над нами командовали, а сам народ никогда власть не принимал: у него, друг, посурьезней дела были-дураков задаром кормил...
Кузнец похохотал умным голосом и свертел цигарку.
-А если б разверстку отменили? - поставил вопрос Дванов.
Кузнец было повеселел, но опять нахмурился:
-Не может быть! Вы еще хуже, другое придумаете- пускай уж старая беда живет: тем более мужики уж приучились хлеб хоронить...
-Ему ништо нипочем: сволочь-человек! - оценил Копенкин собеседника.
К дому стал подбираться народ: пришли человек восемь и сели в сторонке. Дванов подошел к ним - это оказались уцелевшие члены ячейки Калитвы.
- Начинай речь! - насмехался кузнец.-Все чудаки в сборе, не хватает малость...
Кузнец помолчал, а потом опять охотно заговорил:
-Вот ты меня послушай. У нас людей пять тысяч, и малых и больших. Ты запомни. А теперь я тебе погадаю: возьми ты десятую часть от возмужалых, и когда в ичейке столько будет-тогда и кончится вся революция.
-Почему? - не понял расчета Дванов.
Кузнец пристрастно объяснил:
-Тогда все чудаки к власти отойдут, а народ сам по себе заживет-обоим сторонам удовольствие...
Копенкин предложил собранию, не теряя минуты, гнаться за Плотниковым, чтобы ликвидировать его, пока он новой живой банды не набрал. Дванов выяснил у деревенских коммунистов, что в Калитве Плотников хотел объявить мобилизацию, но у него ничего не вышло; тогда два дня шли сходы, где Плотников уговаривал всех идти добровольцами. И сегодня шел такой же сход, когда напали Дванов и Копенкин. Сам Плотников до точности знает крестьян, мужик лихой, верный своим односельчанам и оттого враждебный всему остальному свету. Мужики его уважают вместо скончавшегося попа.
Во время схода прибежала баба и крикнула:
- Мужики, красные на околице -целый полк на лошадях скачет сюда!
А когда Копенкин с Двановым показались на улице, все подумали, что это полк.
-Едем, Дванов! - соскучился слушать Копенкин.-Куда та дорога ведет? Кто с нами поедет?
Коммунисты смутились:
- Та дорога на деревню Черновку... Мы, товарищи, все безлошадные...
Копенкин махнул на них отрекающейся рукой.
Кузнец бдительно поглядел на Копенкина и сам подошел к нему:
-Ну, прощай, что ль! - и протянул обширную руку.
-Прощай хоть ты, - ответил подачей ладони Копенкин. - Помни меня - начнешь шевелиться: назад вернусь, а кончу тебя!
Кузнец не побоялся:
