и рассуждению призваны изменить человеческую жизнь; уверенность в том, что Бог всемерно поощряет любое усилие, направленное на духовное усовершенствование человека, включая самосовершенствование; убежденность в том, что добрые дела — ив первую очередь, помощь страждущим — угодны Богу.
В сравнении с учениями Лютера и Кальвина, религиозные воззрения Игнатия Лойолы скорее оптимистичны, что можно объяснить личным мистическим опытом, позволившим ему разработать собственную методику созерцания, а также осознать необходимость и религиозную ценность мирской деятельности. Принцип слепого повиновения наместнику Бога на земле также обнаруживает спою мистическую подоплеку, подобно поклонению имаму (§ 273) или духовным наставникам в индуизме.
Религиозный гений Игнатия Лойолы наиболее полно проявился в его "Духовных упражнениях" — небольшом трактате, вдохновленном мистическим видением, посетившим его в Манресе, близ Монсеррата. Это практическое руководство по аскетике, предназначенное для тех (не обязательно иезуитов);, кто решился предпринять четырехнедельное затворничество. В своем сочинении Лойола расписывает по дням необходимые молитвы и медитации. Трактат продолжает и развивает древнюю традицию христианского созерцания. В частности, знаменитое упражнение, которое затворник обязан освоить в первую неделю, имеющее целью усилием воображения воссоздать определенный пейзаж или историческое событие, восходит к XII в. Однако Игнатий требует строжайшей аскезы, свойственной некоторым индийским медитативным техникам. Аскет должен научиться «сакрализовать» пространство, в котором он пребывает, силой воображения проецируя его в то, где разворачиваются (у него на глазах) события священной истории. Он обязан увидеть древний Иерусалим времен Иисуса, "проводить взглядом" Марию с Иосифом, направляющихся в Вифлеем и т. д. Даже принимая пищу, ему следует представить, что он разделяет трапезу с Апостолами.
Следует отметить подробность и четкость изложенных в "Духовных упражнениях" предписаний, призванных дотошно контролировать порыв человека к Богу. Постепенное очищение души затворника вовсе не предполагало своей конечной целью unio mystica. Его целью было развить в аскете духовную силу, чтобы затем привнести ее в мир.
§ 310. Гуманизм, неоплатонизм и герметика эпохи Возрождения
Козимо Медичи поручил великому флорентийскому гуманисту Марсилио Фичино (1433–1499) перевод списков сочинений Платона и Плотина, которые собирал долгие годы. Однако около 1460 г. герцог приобрел манускрипт "Corpus hermeticum" и счел его перевод на латынь более насущным. Фичино, отложив «Диалоги» на будущее, спешно занялся переводом герметических трактатов. В 1463 г., незадолго до смерти Медичи, работа была завершена. Таким образом, "Corpus hermeticum" стал первым греческим текстом, переведенным Марсилио Фичино. Этот факт свидетельствует о популярности Гермеса Трисмегиста, предполагаемого автора герметических сочинений (см. § 209).
Переводы на латынь, осуществленные Марсилио Фичино, наиболее значительные из которых, "Corpus hermeticum", а также сочинения Платона и Плотина, сыграли большую роль в развитии религиозной мысли эпохи Возрождения, предопределив победу неоплатонизма во Флоренции и породив увлечение герметикой почти по всей Европе. Уже первые итальянские гуманисты, Петрарка (1303–1374) и Лоренцо Валла (1405–1457), положили начало новым религиозным воззрениям, отрицая схоластику и возвратившись к учению Отцов Церкви. Гуманисты полагали, что, будучи одновременно верующими христианами и знатоками античного наследия, они способны успешнее, чем духовенство,
